Я всегда рассказываю о том, как мой отец сбежал, когда я была маленькой девочкой. А напившись, говорю незнакомцам о том, что в пятнадцать лет пыталась покончить с собой, но никогда не называю причины. Истинной причины. Пусть думают, что виноват сбежавший отец, может, так оно и было. Я знаю, что я не ангел. Если мужчина, который мне нравится, угощает меня роскошным обедом и прилагает все силы, чтобы понравиться мне еще больше, я ложусь с ним в постель, пусть и люблю кого-то еще. Почему это считается ужасным? Мужчины постоянно это проделывают. Им можно. Но мужчина, которого я любила больше всех на свете, когда я ему об этом рассказала, подумал, что я дешевая шлюха. Он не мог понять, что все это ничего не значащая ерунда. Что мне просто захотелось потрахаться. Для любого мужчины это обычное дело.

Я никогда не обманывала мужчину в главном. Никогда не прибегала к трюкам, на которые горазды многие из моих подруг. Я никогда до такого не опускалась, никогда не говорила мужчине, что люблю его, если не любила, во всяком случае, вначале. Случалось, что потом говорила, после того как я переставала его любить, а он все любил, и мне не хотелось причинять ему боль. Но после этого уже не могла изображать любовь, и мужчины это понимали, охладевали ко мне, и мы окончательно разбегались. И я никогда не могла ненавидеть мужчину, которого когда-то любила, какие бы гадости он ни делал мне после нашего разрыва. Это мужчины мстят женщинам, которых больше не любят, во всяком случае, большинство мужчин, мне — так точно. Может, потому, что они по-прежнему любят меня, а я их потом любить не могу или могу чуть-чуть, что ничего не значит. Это большая разница: любить кого-то без памяти и совсем немного.

Почему мужчины всегда сомневаются в том, что ты их любишь? Почему мужчины всегда сомневаются в том, что ты им верна? Почему мужчины всегда уходят от тебя? О боже, почему все это так болезненно? Я не могу их больше любить. Мне надоела вся эта боль, а они такие говнюки. Такие мерзавцы. Они обижают тебя походя, как дети, но детей можно простить, что с них взять? Хотя и они, и мужчины могут довести до слез. Но с меня хватит и детей, и мужчин.

Любовники так жестоки. Больше любви, больше жестокости. Я не про казанов, не про донжуанов, не про «бабников», как называют их остальные мужчины. Эти подонки не в счет. Я про мужчин, которые действительно любят тебя. Или ты их действительно любишь, и они говорят, что любят, и я знаю, что это правда. И я знаю, что они причинят мне больше боли, чем любые другие на этом свете. Я хочу сказать: «Не говори, что любишь меня». Я хочу сказать: «Я тебя не люблю».

Однажды, когда Мерлин сказал, что любит меня, мне захотелось заплакать, потому что я искренне любила его и знала, каким жестоким он станет позже, когда мы действительно узнаем друг друга, когда все иллюзии уйдут, когда моя любовь выйдет на пик, а он будет любить меня куда меньше.

Я хочу жить в мире, где мужчины никогда не будут любить женщин так, как любят их сейчас. Я хочу жить в мире, где я никогда не полюблю мужчину так, как люблю сейчас. Я хочу жить в мире, где любовь никогда не меняется.

Господи, позволь мне жить в грезах. Когда я умру, отправь меня в рай лжи, где тебя не выводят на чистую воду, где тебе все прощают, где возлюбленный будет любить тебя вечно или не любить вовсе. Даруй мне таких нежных обманщиков, которые никогда не причинят мне боль истинной любовью, позволь мне обманывать их от всей души. И пусть никогда не раскроется наша ложь, пусть нам всегда и все будет прощаться. Вот тогда мы сможем верить друг другу. Пусть нас разлучают войны и катастрофы, голод и безумие, но не время. Убереги меня от доброты, не позволь впасть в грех наивности. Позволь мне быть свободной.

Однажды я сказала ему, что трахнулась со своим парикмахером. Видели бы вы его лицо. Отразившееся на нем ледяное презрение. Таковы мужчины. Они трахают секретарш, и это нормально. Но они ни во что не ставят женщину, которая трахается со своим парикмахером. А ведь это куда более логично. С парикмахером устанавливается непосредственный контакт. Он прикасается к тебе руками, а у некоторых удивительно нежные, чувственные руки. И парикмахеры понимают женщин. Со своим я трахнулась только раз. Он всегда говорил, как хорош он в постели, и однажды мне ужасно хотелось потрахаться, вот я и кивнула. Он приехал в тот же вечер. А когда трахал меня, наблюдал, я это видела, как нарастает мое сексуальное возбуждение. Для него это было очень важно. Умел он работать и руками, и языком, знал, какие слова и когда надо произнести. Признаю, трахался он хорошо. Но с холодной головой. И когда я кончила, у меня возникло ощущение, что сейчас он даст мне зеркало, чтобы я увидела, как хорошо он уложил мои волосы на затылке. Когда он спросил, понравилось ли мне, я ответила, что более чем. Он сказал, что надо бы со временем повторить, и я ответила: само собой. Но он больше мне ничего не предлагал, хотя я и ответила бы отказом. Значит, я тоже не произвела на него впечатления.

Но что в этом плохого? Почему мужчины, слыша подобную историю, начинают держать женщину за шлюху? Они, значит, имеют право перепихнуться, сукины дети, а женщина — нет. Это же ничего не значит. И нисколько не умаляет моего достоинства. Да, я трахнулась с ничтожеством. А сколько мужчин, даже лучшие из них, трахаются не пойми с кем и далеко не единожды?

Я должна бороться, чтобы не впасть в грех наивности. Когда мужчина любит меня, я хочу быть ему верной и до конца жизни ни с кем больше не трахаться. Я хочу делать для него все, но я знаю, что такая идиллия долго не продлится. Они начинают смотреть на меня свысока и этим заставляют любить их все меньше. Самыми разными способами.

Любовь моей жизни, этот сукин сын, я действительно любила его, а он действительно любил меня. Но я ненавидела его любовь. Я была для него святилищем, куда он убегал, когда его доставал окружающий мир. Он всегда говорил, что чувствует себя в полной безопасности, оставаясь наедине со мной в номере отеля. Менялись стены, менялись кровати, диваны, ковры, неизменными оставались только наши обнаженные тела. Впрочем, нет. Однажды я удивила его. Сделала операцию. Мне всегда хотелось иметь большие груди, красивые, круглые, стоячие, вот я и отправилась к хирургам. Ему понравилось. Я сказала, что сделала это только для него, пусть это и была не вся правда. Я воспользовалась силиконом для того, чтобы меньше стесняться, пробуясь на роль, в которой приходится частично обнажаться. Продюсеры иногда смотрят на твою грудь. Я сделала это и для Элис. Но я сказала ему, что единственная причина — он, и мерзавец в это поверил. И оценил мои груди по достоинству. Мне всегда нравилось, как он меня любит. В наших отношениях это играло немаловажную роль. Он действительно любил меня, мое тело и всегда говорил, что тело это особенное, поэтому в конце концов я поверила, что он не сможет заниматься любовью с кем-либо, кроме меня. Я впала в грех наивности.

Но возможно ли, чтобы что-то длилось вечность? Конечно же, нет. Так не бывает. Всему когда-то приходит конец. Мне вот нравятся женские груди, и что в этом неестественного? Мне нравится сосать грудь другой женщины, и почему мужчины находят это отвратительным? Им это доставляет удовольствие, почему они считают, что женщины сделаны из другого теста? Мы все когда-то были детьми. Младенцами.

Не потому ли женщины так много плачут? Страдают от того, что не могут вновь стать младенцами? Мужчины-то могут. Это правда. Отцы могут вновь стать младенцами. Матери — нет.

Он всегда говорил, что со мной чувствует себя в полной безопасности. И я знала, о чем он. Когда мы оставались вдвоем, я видела, как напряжение уходило с его лица. Глаза становились мягче. А когда мы ложились в постель, теплые и голые, когда я обнимала его и искренне любила, он буквально мурлыкал, как котенок. И я знала, что он, пусть и на короткое время, абсолютно счастлив. И то, что я делаю, — чистая магия. И такой, как я, во всем мире нет. Я не просто шлюха, которую надо трахать. Я не просто собеседница, с которой приятно поговорить. Я настоящая волшебница, волшебница любви, добрая волшебница, и меня это безумно радовало. В такие моменты мы могли умереть счастливыми в прямом смысле этого слова. Мы могли без страха взглянуть в лицо смерти. Но только на короткое время. Нет постоянства в этом мире. Да и мы сами сознательно сокращали отпущенные нам мгновения блаженства, приближали конец нашего счастья, теперь я это понимаю. И однажды он просто сказал: «Я больше не чувствую себя в безопасности», — и больше я его не любила.