Месяц спустя Джефф Уэгон позвонил мне в Нью-Йорк. Сказал, что, по мнению Саймона Беллфорда, Фрэнка Ричетти должны включить в состав сценаристов вместе со мной и Лансером.

— Эдди Лансер работает над сценарием? — спросил я.

— Да.

— Хорошо. Удачи вам.

— Спасибо, — ответил Уэгон. — Буду держать тебя в курсе. Увидимся на церемонии вручения «Оскаров». — И в трубке раздались гудки отбоя.

Я рассмеялся. Они превращали фильм в кусок дерьма, а у Уэгона хватало наглости говорить об «Оскарах». Орегонской красотке следовало отхватить у него больший кусок яйца. Известие о том, что Эдди Лансер продолжил работу над фильмом, меня покоробило. Да, он был прирожденным сценаристом, но при этом он был и романистом от бога, а я знал, что он уже никогда не сядет за новую книгу.

Странно, конечно, что я все еще чувствовал обиду, поскольку, несмотря на все мои старания, сценарий становился все хуже и хуже, и я сам хотел уйти. Наверное, подсознательно я надеялся, что смогу вновь увидеться с Джанель, если вернусь в Калифорнию и продолжу работу над сценарием. Мы уже несколько месяцев не виделись и не разговаривали. Когда я позвонил ей в последний раз, мы немного поболтали, а потом она сказала:

— Я рада, что ты мне позвонил, — и замолчала, ожидая ответа.

— Я тоже, — после паузы выдавил я из себя.

Она рассмеялась.

— Я тоже, я тоже, — скопировала она мои интонации. — Ладно, неважно все это. — Опять серебристый смех. — Позвони, когда прилетишь в следующий раз.

— Хорошо, — пообещал я, зная, что не позвоню.

После звонка Уэгона прошел месяц, и мне позвонил Эдди Лансер. В ярости.

— Мерлин, они меняют сценарий, чтобы вычеркнуть тебя из титров. Этот Фрэнк Ричетти заново переписывает диалоги, выражая то же самое другими словами. Они меняют последовательность эпизодов, чтобы сцены выглядели иначе, и я слышал, как Уэгон, Беллфорд и Ричетти говорили о том, что вычеркнут тебя из титров и лишат процентов с прибыли. Эти мерзавцы словно и не замечали моего присутствия.

— Не волнуйся, — ответил я. — Я написал роман, и я написал исходный сценарий и зарегистрировал его в Гильдии сценаристов. Им придется как минимум указать в титрах, что я участвовал в подготовке сценария, и свои проценты я получу.

— Ну, не знаю, — в голосе Эдди слышалось сомнение. — Я просто предупреждаю тебя о том, что они собираются сделать. Надеюсь, ты сможешь найти действенные способы защиты.

— Спасибо. А как ты? Как работается над сценарием?

— Этот гребаный Фрэнк Ричетти не может связать и двух слов, и я не знаю, кто у нас больший мудак, Уэгон или Беллфорд. Возможно, этот фильм станет худшим из всех когда-либо снятых. Бедный Маломар, должно быть, переворачивается в могиле.

— Да, бедный Маломар, — повторил я. — А он всегда говорил мне, как велик Голливуд, какие там работают творческие и искренние люди. Такая жалость, что он умер.

— Это точно, — вздохнул Эдди. — Слушай, как только прилетишь в Калифорнию, позвони мне, и мы пойдем пообедать.

— Не думаю, что я когда-нибудь прилечу в Калифорнию, — ответил я. — Будешь в Нью-Йорке, звони.

— Обязательно позвоню, — пообещал мне Лансер.

Годом позже фильм появился на экранах. В титрах сценаристами значились Эдди Лансер и Саймон Беллфорд. Я подал протест в арбитраж при Гильдии сценаристов, но проиграл. Ричетти и Беллфорд хорошо переработали сценарий, так что я остался без процентов с прибыли. Но особо горевать по этому поводу мне не пришлось. Фильм провалился с треском. Худшее, однако, заключалось в другом: в Голливуде, по словам Дорана Радда, сложилось мнение, что виной тому — мой роман. И на данный момент мои услуги никому не требовались. Надо отметить, меня это только радовало.

Одну из самых разгромных рецензий на фильм написала Клара Форд. Она разнесла фильм в пух и прах, от А до Я. Даже игру Келлино. И я понял, что Келлино так и не удалось приручить Клару. А вот Холинэн сумел отыграться на мне. Распространил через одно информационное агентство заметку под заголовком: «РОМАН МЕРЛИНА ПРОВАЛИЛСЯ КАК ФИЛЬМ». Читая эти слова, я восхищенно качал головой.

Глава 49

Вскоре после выхода фильма я вместе с Озано и Чарли Браун попал в Карнеги-холл, где проходила конференция Национальной организации за освобождение женщин. В списке ораторов Озано был единственным мужчиной.

Перед этим мы пообедали в «Жемчужине», где Чарли Браун потрясла официантов, съев утку по-пекински, тарелку крабов, фаршированных свининой, устриц в черном фасолевом соусе, огромную рыбу, а потом подчистила то, что не доели я и Озано. И при этом даже не стерла помаду.

Когда мы вышли из такси перед зданием Карнеги-холла, я попытался уговорить Озано идти одному, с тем чтобы мы с Чарли Браун последовали за ним и женщины подумали бы, что она со мной. Выглядела Чарли как классическая шлюха, один вид которой мог бы вывести из себя радикально настроенных активисток женского движения. Но Озано, как обычно, заупрямился. Он желал, чтобы все знали, что Чарли Браун — его женщина. И когда мы входили в Карнеги-холл, я следовал за ними. Как обычно, изучал собравшихся. Одно обстоятельство поразило меня больше всего: вокруг были одни женщины. Мне случалось бывать в окружении исключительно мужчин: в армии, в сиротском приюте, на спортивных аренах. В последнем случае попадались считаные женщины. Но чтобы вокруг были одни женщины? Я словно перенесся в чужую страну.

Озано приветствовала группа женщин и повела его на сцену. Чарли Браун и я сели в первом ряду. Мне бы, конечно, хотелось сидеть в заднем, чтобы при необходимости быстренько скрыться. Я так волновался, что практически не слышал первые речи, и внезапно Озано подвели к кафедре и представили залу. Озано постоял в ожидании аплодисментов, которых, однако, не последовало.

Многих женщин оскорбили его пропитанные мужским шовинизмом статьи, которые он неоднократно публиковал в журналах. Некоторые видели в нем одного из выдающихся писателей современности и завидовали ему. А его истинные поклонницы аплодировать не решились, опасаясь, что его выступление не понравится участницам конференции.

Озано постоял в тишине, потом небрежно оперся о кафедру и медленно, чеканя каждое слово, произнес:

— Я с вами либо борюсь, либо вас трахаю.

Зал ответил недовольным гулом, свистом, шипением. Озано попытался продолжить. Я-то знал, что он начал с этих слов лишь для того, чтобы сразу завоевать внимание аудитории. В своей речи он собирался поддержать феминисток. Но произнести ее не сумел. Гул, свист и крики многократно усиливались, как только он пытался заговорить. Озано элегантно поклонился и спустился со сцены в зал. Мы поднялись и последовали за ним к выходу. Гул и свист сменились овацией. Женщины показывали Озано, что одобряют его действия. Не желали они его видеть.

Озано не пригласил меня к себе. Ему хотелось побыть с Чарли Браун. Но следующим утром он мне позвонил, чтобы попросить об услуге.

— Слушай, я собираюсь поехать в университет Дьюка [21] в Северную Каролину и пройти курс лечения в их клинике. Ты же знаешь об их рисовой диете. Вроде бы они добиваются потрясающих результатов в снижении веса да еще лечат и другие болезни. Мне давно пора похудеть, и врачи думают, что, возможно, у меня атеросклероз и все артерии сильно сужены. Рис как раз в этом помогает. Есть только одна проблема. Чарли хочет поехать со мной. Можешь себе представить, как бедная девочка два месяца ест один рис? Вот я и запретил ей ехать. Но я должен взять свой автомобиль, и я хочу, чтобы ты отвез меня туда. Мы сможем провести там несколько дней, может, и развлечемся.

Я думал с минуту, прежде чем согласился. Отъезд назначили на следующую неделю. Я сказал Валери, что уеду на три-четыре дня. Отвезу Озано на автомобиле, подожду, пока он устроится, и прилечу обратно.