За карточными столами в Вегасе я все понял. Почему они должны мне сочувствовать? Почему должны потакать моей эксцентричности? Почему должны верить, что писать книги — мое призвание? И правота была на их стороне. Но мое отношение к ним изменилось.

Понимал меня только мой брат Арти, но даже он — я это чувствовал — где-то разочаровался во мне, хотя и не показывал вида. А ведь ближе него у меня никого не было. До того момента, как он женился.

Вновь я стал гнать от себя мысли о доме, вновь подумал о Вегасе. Калли ничего не рассказал о себе, хотя я и задавал ему вопросы. О настоящем он говорил, о прошлом, до Вегаса, практически нет. И что самое странное, любопытство проявлял только я. Джордан и Калли редко задавали вопросы. Иначе я рассказал бы им гораздо больше.

Хотя Арти и я выросли сиротами, в приюте, он был ничуть не хуже, а может, и гораздо лучше военных училищ и модных частных школ, куда богачи отправляют своих детей, чтобы они не мешались под ногами. Арти был моим старшим братом, но в росте и силе преимущество было на моей стороне. Чем он превосходил меня, так это упрямством и честностью. Его зачаровывала наука, меня увлекали воображаемые миры. Он читал книги по химии и математике, решал шахматные задачи. Он и меня научил играть в шахматы, но у меня не хватало терпения: я предпочитал азартные игры. А читал романы. Дюма, Диккенса, Сабатини, Хемингуэя, Фицджералда, позже Джойса, Кафку, Достоевского.

Я готов поклясться, что сиротство никак не отразилось на моем характере. Я ничем не отличался от любого другого ребенка. Во взрослой жизни никто не догадывался о том, что я рос без отца и матери. Единственное отличие состояло в том, что мы с Арти заменяли друг другу и отца, и мать. Потом Арти влюбился, и я стал третьим лишним. Ушел на большую войну, а когда вернулся пять лет спустя, мы с Арти снова стали братьями. Он был отцом семейства, я — ветераном войны. И лишь один раз я подумал о том, что мы выросли сиротами. Случилось это в доме Арти, когда я засиделся допоздна. Его жена устала и решила пойти спать. А перед тем, как покинуть нас, поцеловала Арти. В приюте нас никто не целовал перед сном.

В действительности мы никогда и не жили в приюте. Мы оба убегали из него в книги. Моей любимой была история о короле Артуре и его Круглом столе. Я прочитал все версии, все трактовки, естественно, и оригинальную версию Мэлори. Само собой, королем Артуром я представлял своего брата. Во-первых, тезки, во-вторых, я находил много общего в их характерах. Но я никогда не отождествлял себя с одним из его храбрых рыцарей вроде Ланселота. По какой-то причине я находил их очень уж тупыми. Даже ребенком я не испытывал никакого интереса к Святому Граалю. И не хотел быть Галахадом.

В кого я влюбился, так это в Мерлина, его удивительную магию, его превращения в сокола и других животных. Его появления и исчезновения. Его долгие отлучки. Более всего мне нравился тот эпизод, когда он сказал королю Артуру, что больше не может быть его правой рукой. И назвал причину. Он, Мерлин, влюбится в девушку и обучит ее своей магии. А она предаст его и обернет магические заклинания, которым он ее научил, против него самого. И ему придется провести в пещере тысячу лет, прежде чем заклинание потеряет силу. Только тогда он сможет вновь вернуться в этот мир. То есть переживет их всех. Даже ребенком я пытался быть Мерлином по отношению к моему брату. А покинув приют, мы поменяли фамилию на Мерлин. И больше никогда не говорили о нашем сиротстве. Ни между собой, ни с чужими людьми.

Самолет шел на посадку. Вегас стал для меня Камелотом, великий Мерлин без труда бы это объяснил. Теперь я возвращался в реальный мир. Мне предстояло оправдываться перед братом и женой. Когда самолет подруливал к зданию аэропорта, я еще раз посмотрел, на месте ли подарки.

Глава 09

Как выяснилось, волновался я напрасно. Арти не спросил меня, почему я убежал от Валери и детей в Вегас. Он купил новый автомобиль, большой семейный «универсал», и сказал, что его жена вновь беременна. Четвертым ребенком. Я его поздравил. Подумал о том, что через несколько дней надо послать его жене букет цветов. Тут же понял, что делать этого не следует. Не посылают цветы жене человека, которому ты должен многие тысячи долларов. И у которого ты намерен занимать и дальше. Арти не придал бы этому никакого значения, но его жена могла и рассердиться.

По пути в Бронкс я задал волнующий меня вопрос:

— И что думает обо мне Вэлли?

— Она понимает, — ответил Арти. — Не злится. Будет рада видеть тебя. Послушай, понять тебя не так уж и сложно. И ты писал каждый день. Пару раз звонил. Тебе требовался отдых, — говорил он ровно, спокойно. Но я видел, что он встревожен. Все-таки отсутствовал я целый месяц. Взял и сорвался с места. Его это пугало.

А мы уже въехали в жилищный комплекс, который всегда вгонял меня в депрессию. Этот микрорайон высоченных домов государство построило для бедняков. Я получил пятикомнатную квартиру, за которую платил пятьдесят долларов в месяц, включая коммунальные услуги. Первые несколько лет все было отлично. Дома строились на деньги налогоплательщиков, поэтому к жильцам предъявлялись жесткие требования. Первыми поселенцами стали трудолюбивые, законопослушные бедняки. Но благодаря своим достоинствам они поднимались по социальной лестнице и перебирались в отдельные дома. А их место занимали другие, которые честным путем не заработали и доллара. Наркоманы, алкоголики, неполные семьи, живущие на пособие. В большинстве своем — черные, и Валери чувствовала, что не может жаловаться на них, потому что ее обвинят в расизме. Но я знал, что мы должны как можно быстрее выметаться отсюда, переселяться в белый район. Я не хотел вновь очутиться в приюте. И плевать я хотел, если кто-то полагал мои взгляды расистскими. Я знал, что вокруг все больше людей, которым не нравится цвет моей кожи и которые не слишком боятся правосудия, потому что терять им все равно нечего. Здравый смысл подсказывал, что ситуация опасная, а дальше будет только хуже. Я не очень-то любил белых, так с чего мне было питать особые чувства к черным? И, разумеется, отец и мать Валери дали бы нам денег на первый взнос за дом. Но я не хотел одалживаться у них. Я мог брать деньги только у моего брата Арти. Счастливчика Арти.

— Зайди, — предложил я. — Выпьем кофе.

— Мне пора домой, — ответил Арти. — А кроме того, не хочу присутствовать при вашей встрече. Прими все удары судьбы как мужчина.

Я перегнулся через спинку, чтобы взять с заднего сиденья чемодан.

— Как скажешь. Спасибо, что подвез. Я забегу к тебе через пару дней.

— Хорошо. Тебе действительно не нужны деньги?

— Я же сказал тебе, что вернулся в выигрыше.

— Мерлин-маг, — прокомментировал он мои слова, и мы оба рассмеялись.

Я зашагал по бетонной дорожке, которая вела к подъезду моего многоквартирного дома. Пока я не скрылся за дверью, мотор его автомобиля так и не заурчал: он ждал, пока я войду в дом. Я ни разу не оглянулся. Ключ у меня был, но я постучал. Уж не знаю почему. Возможно, не чувствовал за собой права воспользоваться ключом. Вэлли открыла дверь, подождала, пока я переступлю порог и занесу чемодан на кухню, и лишь потом обняла меня. Очень спокойная, очень бледная, очень подавленная. Мы поцеловались без особых эмоций, словно ничего особенного и не произошло, словно мы и не расставались впервые за десять лет.

— Дети хотели тебя дождаться, но уже очень поздно, — сказала она. — Они смогут увидеться с тобой утром, перед школой.

— Хорошо, — кивнул я. Мне хотелось заглянуть в их спальни, но я боялся, что они проснутся и уже не захотят ложиться, доставив Вэлли новые хлопоты. А она и так выглядела очень утомленной.

Я отнес чемодан в нашу спальню, она последовала за мной. Начала разбирать вещи, а я сел на кровать, наблюдая за ней. Здорово у нее все получалось. Коробочки с подарками она сразу поставила на комод. Грязное разложила в две стопки — для стирки и химчистки. То, что для стирки, отнесла в ванную, чтобы бросить в корзину для грязного белья. Не вернулась, поэтому я пошел следом. Она стояла у стены и плакала.