Мне пришла в голову мысль о том, что создание фильма — одно из проявлений примитивизма в искусстве. И в этом притягательность кино. Используя фотографии, костюмы, музыку, простенький текст, люди, абсолютно лишенные таланта, могут создавать произведения искусства. Пусть это и преувеличение, но по меньшей мере они создавали нечто достаточно хорошее, чтобы ощутить собственную важность, самоценность.

Фильмы могут доставить удовольствие и вызвать эмоциональные переживания, но научить практически ничему не могут. В отличие от книг, они не способны раскрыть глубину характера персонажа. Они дают ощущения, но не позволяют понять жизнь. Фильм — это магия, заклинания которой могут превратить дурнушку в красавицу, а шалаш — во дворец. Для многих людей кино становится наркотиком, безвредным кокаином. Для других заменяет психотерапию. Приятно, знаете ли, видеть свое прошлое или будущее такими, как хотелось бы, такими, где ты проявляешь себя лишь с самой лучшей стороны.

Такое вот первое впечатление создалось у меня о киношном мире. Потом, когда этот мир зацепил и меня, я осознал, что судил о нем чересчур жестко, да еще с немалой долей снобизма.

Я, конечно, задумывался над тем, а почему процесс создания фильмов обретает столь огромную власть над участвующими в нем людьми? Маломар обожал делать фильмы. Все, кто работал над фильмом, стремились перетянуть одеяло на себя. Режиссеры, звезды, операторы, руководство студий.

Я понимал, что кино — важнейшее из искусств нашего времени, и ревновал. В кампусе каждого колледжа студенты, вместо того чтобы писать романы, снимали фильмы. И внезапно до меня дошло, что фильмы — это совсем даже не искусство, а некая форма терапии. Каждый хотел рассказать историю своей жизни, выразить свои эмоции, мысли. Но ведь и множество книг публиковалось по той же причине. Только магия не проступала так явственно в книгах, картинах, музыке. Кино вбирало в себя все виды искусства, кино разило наповал. Казалось невероятным, что, располагая таким мощным арсеналом, можно сделать плохой фильм. Ты мог быть последним говнюком, но при этом делать хорошие фильмы. Неудивительно, что среди киношников так пышно расцвел непотизм. Ты мог заказать сценарий племяннику, из любовницы сделать кинозвезду, сына назначить руководителем студии. Кино могло превратить в знаменитость любую посредственность. В литературе такой фокус не проходил.

Как вышло, что актер никогда не убивал режиссера или продюсера? Разумеется, за долгие годы разногласия возникали многократно, как финансовые, так и творческие. Как вышло, что режиссер никогда не убивал главу студии? Сценарист — режиссера? Должно быть, процесс создания фильма очищал людей от жажды насилия, оказывал на них терапевтическое воздействие.

Может, со временем создание фильмов станет наиболее эффективным способом лечения психически ненормальных людей? Господи, как тут не вспомнить профессионалов кино, у которых уже съехала или вот-вот поедет крыша. Актеров и актрис можно записывать в эту категорию скопом.

К этому, наверное, мы и идем. В будущем все будут сидеть дома и смотреть фильмы, которые сделали их друзья, чтобы не сойти с ума. Фильмы будут спасать человеческие жизни. Подумать только! И, наконец, каждый говнюк сможет стать творцом. Конечно, если люди, ныне занятые в кино, могут создавать хорошие фильмы, это сможет каждый. Здесь банкиры, производители готовой одежды, адвокаты и т. д. решают, какие делать фильмы. Они даже не обладают той степенью безумия, которая может помочь создать произведение искусства. Так будет ли разница, если фильмы станет делать кто угодно? Единственная проблема — снизить затраты. Отпадет потребность и в психиатрах, и в талантах. Каждый сможет стать творцом.

Все эти люди, недостойные любви, не понимающие, что надо прилагать определенные усилия, если хочешь, чтобы тебя любили, при всем их самолюбовании, инфантильности, самовлюбленности могли проецировать свой образ на экран. Вызывать любовь к своим теням. Не стремясь к ней в реальной жизни. Можно, конечно, сказать, что сие свойственно не только кино. Великий писатель в личной жизни далеко не всегда служит примером для подражания. Взять того же Озано. Но по крайней мере писатели должны обладать каким-то даром, каким-то талантом, благодаря которому чтение их книг приносило бы наслаждение, позволяло бы узнать что-то новое.

С фильмом этот дар, талант не требовался. Ты мог найти какого-нибудь богача, желающего поведать историю своей жизни, и без помощи великого режиссера, великого сценариста, великих актеров — список можно продолжить — благодаря одной лишь магии кино превратиться в героя. Великое будущее кино заключалось в том, что создавать его могли те, кого природа начисто лишила таланта. Разумеется, люди талантливые сделали бы все лучше, но сходило и так.

Маломар и я много времени проводили вместе, потому что плотно работали над сценарием. Иной раз засиживались допоздна в его доме. Мне он не нравился. Я считал, что он слишком велик для одного человека. Огромные заставленные мебелью комнаты, теннисный корт, плавательный бассейн, отдельный дом с кинозалом. Как-то вечером он предложил мне посмотреть новый фильм, но я ответил, что не большой поклонник кинематографа. Наверное, в моем голосе прозвучали нотки снобизма, потому что он определенно завелся.

— Знаешь, работа над сценарием шла бы гораздо лучше, если бы ты не испытывал такого презрения к кино.

Меня это задело. Во-первых, я полагал, что мне удается скрывать истинные чувства. Во-вторых, гордился своей работой, а он говорил, что до нужного результата еще далеко. А в-третьих, я проникся уважением к Маломару. Соединив в своем лице продюсера и режиссера, в нашей совместной работе он мог всякий раз прижимать меня к ногтю, но никогда этого не делал. А если предлагал внести в сценарий какое-то изменение, то всегда по делу. Если же его предложение мне не нравилось и я мог аргументированно доказать, что он не прав, он со мной соглашался. Короче, Маломар не вписывался в страну эмпидов, каким мне виделся Голливуд.

Поэтому, вместо того чтобы смотреть новый фильм или работать над сценарием, в тот вечер мы ссорились. Я высказал ему все, что думал о кинобизнесе и людях, которые им занимались. Маломар слушал внимательно, и по его лицу я видел, что злость медленно, но верно покидает его. Наконец он улыбнулся.

— Ты говоришь как женщина, которая больше не может затащить на себя мужика. Кино — новый вид искусства, ты боишься, что оно полностью вытеснит литературу. Ты просто завидуешь.

— Фильмы нельзя сравнивать с романами, — возразил я. — Фильмы никогда не заменят книг.

— Не в этом дело, — отмахнулся Маломар. — Люди хотят смотреть фильмы. И сегодня, и в будущем. А ты что-то лепечешь насчет эмпидов и продюсеров. Ты приехал сюда на несколько месяцев, а уже готов судить всех и каждого. Ты смотришь на нас свысока. Но бизнес есть бизнес в любой области человеческой деятельности. Везде перед тобой трясут болтающейся на веревке морковкой. Да, киношники сумасшедшие, да, они мошенничают, да, используют секс в виде бартера, но что из этого? Ты не хочешь видеть, что всем им, продюсерам и сценаристам, режиссерам и актерам, хлеб достается ой как нелегко. Они тратят многие годы на обучение своей профессии и работают, не разгибая спины. Они свято преданы своему делу, и, что бы ты там ни говорил, чтобы создать хороший фильм, нужен талант, а то и гениальность. Эти актеры и актрисы что гребаная пехота. Их убивают. И серьезную роль одним подмахиванием им не получить. Они должны доказать, что умеют играть, должны знать, как это делается. Согласен, и у нас есть идиоты и маньяки, которые могут загубить фильм с пятимиллионным бюджетом, отдав главную роль своему дружку или подружке. Но долго они не протягивают. Ты нападаешь на режиссеров и продюсеров. Режиссеров я могу даже не защищать. И так понятно, что работа у них собачья. Но у продюсеров тоже есть свои функции. Они — те же дрессировщики львов в зоопарке или цирке. Ты хоть представляешь себе, что нужно для того, чтобы сделать фильм? Сначала ты целуешь десять задниц членов финансового совета студии. Потом выполняешь роль отца и матери для этих гребаных звезд. И всячески ублажаешь всех членов съемочной группы, а не то они уроют тебя бесконечными затяжками времени. И при этом твоя обязанность — не дать им вцепиться в горло друг другу. Послушай, я ненавижу Мозеса Вартберга, но я признаю, что он — финансовый гений, и благодаря таким, как он, кинобизнес держится на плаву. Я уважаю его финансовые способности и в той же мере презираю его художественный вкус. Как продюсер и режиссер я все время с ним цапаюсь. И я думаю, даже ты сможешь признать, что пару моих фильмов можно назвать произведениями искусства. — Маломар помолчал. — Ты вот ни во что не ставишь продюсеров. А ведь именно они должны держать в руках все нити. И они их держат, по два года ублажая сотню маленьких деточек: финансистов, актеров, режиссера, сценариста. Меняют им ползунки, убирают кучи дерьма, которое так и валится из них. Может, поэтому со вкусом у них обычно не очень. Однако в большинстве своем в искусство они верят больше, чем в талант. Или в его фантазии. А чтобы продюсер не явился за своим «Оскаром» на торжественную церемонию вручения наград Академии, так такого просто быть не может.